"Чужедальние - дальние страны
Путешествуя снова и снова
На зеленых камнях Ватикана
Я увижу позабытое слово.
И припомню все прошлые жизни,
На которых та же тень отчуждения
И глаза мои вдруг станут чужими,
Через прошлое вылечив зрение..." (с)
Если уйти совсем далеко и глубоко, то...
Путешествуя снова и снова
На зеленых камнях Ватикана
Я увижу позабытое слово.
И припомню все прошлые жизни,
На которых та же тень отчуждения
И глаза мои вдруг станут чужими,
Через прошлое вылечив зрение..." (с)
Если уйти совсем далеко и глубоко, то...
читать дальшеГлавенствующим звуком в полуденном мареве было стрекотание цикад. Насекомые вели бесконечный разговор. Так хотелось думать.
Солнце не щадило, опаляя лучами зелень аккуратно подстриженной травы, кустов и деревьев. Приторно благоухали пионы, разливая аромат по окрестностям. Казалось, что дремотная нега покрыла собой мир. Желания, мысли, чувства увязали в медовом безразличии летнего дня.
Даже вода искусственного прудика замерла, боясь шелохнуться. В её толще точно также застыли пятнистые карпы, еле-еле шевеля плавниками.
Кисть выпала из ослабевших пальцев, деревянно стукнувшись о ступеньки. Несколько капель сорвались с острого кончика и тут же расплылись чёрными кляксами, как бы говоря о смерти незаконченного произведения.
Дрёму сада нарушил сухой звук кашля, а затем - рвущейся бумаги.
- Проклятье!
Юноша, сидевший на ступенях, в сердцах швырнул от себя скомканный лист с наброском. Ломаные линии рисунка выглядели печально. Закусив губу, он уставился немигающим взглядом на камень.
Его одежда выдавала происхождение - белоснежный дзюбан с изящной вышивкой на воротнике, поверх него - тёмное хаори со знаками дома на спине и длинных рукавах, шелковые хакама... Рядом стояли искусно вырезанные из дерева гэта.
- Никчёмный, никчёмный, никчёмный, - исступленный шёпот непроизвольно срывался с губ юноши. - Бесполезный!
Эхо отскочило, как гуттаперчевая игрушка, и пошло гулять по саду.
- Молодой господин Тэн? - девушка-служанка возникла из ниоткуда. - Вы кричали?
Юноша вздрогнул, посмотрел на служанку долгим взглядом и мотнул головой:
- Нет, Ная, всё хорошо. Иди.
Девушка потопталась на месте в раздумьях, поглядывая то на господина, то на валяющуюся кисть.
- Я сам уберу, - Тэн ободряюще улыбнулся, но в глазах мелькнул лёд. Ная исчезла. Только легкий шорох одежды напоминал о её присутствии.
Юноша хмыкнул, подобрал кисть и аккуратно положил её на поставку. Чернила он вытер рукавом хаори. Налетевший порыв ветра откинул назад его волосы, вынуждая зажмурится. Зашелестели, перешёптываясь, листья. На солнце наползла туча...
Тэн поднялся, опираясь на поручни ступеней.
Он был младшим сыном знатного землевладельца. Любимым ребёнком семьи, которого баловали. Но природа сыграла с ним злую шутку, наделив сильным духом при немощном теле. Тэн обладал талантами в рисовании, пении, знал несколько языков, неплохо сочинял музыку… Внешне этот юноша походил на девушку – длинные, ухоженные волосы, огромные глаза шоколадного оттенка, красиво очерченные губы и прямой нос. Кожа отдавала молочной белизной. Тонкие, изящные руки были созданы для того, чтобы держать кисть или перебирать струны кото.
Его привыкли воспринимать, как хрупкую фарфоровую статуэтку, предназначенную только лишь для украшения. Но никто не знал, что действительно скрывается за столь чарующей внешностью.
А Тэн мечтал стать воином. С того самого момента, как впервые увидел меч в руках своего отца. Его сущность рвалась туда, где шло обучение боевым искусствам – в просторное додзё. Сквозь неплотно прикрытые двери он жадно ловил каждый звук, вздрагивая от острого желания очутится там – ощутить босыми пятками шершавые бамбуковые циновки, вдохнуть пыль, поднимаемую во время отработки прыжков…
Сейчас, смотря вверх, он снова уносился в ту реальность, где умел управляться с мечом, храбро побеждая врагов.
- Молодой господин, - голос Наи вывел его из мечтательно-отрешенного состояния. – У вас кровь.
Не дождавшись его позволения, служанка отработанным движением убрала кровоподтек из-под носа. Тэн вздохнул.
- Убери приборы для рисования. Я утомился и иду отдыхать.
Ная проводила взглядом юношу. Её лицо было бесстрастно, но в глазах застыло странное выражение – смесь жалости и презрения. Она наклонилась, чтобы поднять чернильницу, а взгляд зацепился за скомканный рисунок. Не отдавая себе отчета, девушка расправила изрядно помятую бумагу. Чуть расплывшиеся контуры не могли скрыть совершенства линий, которые сами собой складывались в фигуру воина.